Неточные совпадения
Дорогой, в
вагоне, он разговаривал с соседями о политике, о новых железных дорогах, и, так же как в Москве, его одолевала путаница понятий, недовольство собой, стыд пред чем-то; но когда он вышел на своей станции, узнал кривого кучера Игната с поднятым воротником кафтана, когда увидал в неярком свете, падающем из окон станции, свои ковровые сани, своих лошадей с подвязанными хвостами, в сбруе с кольцами и мохрами, когда кучер Игнат, еще в то
время как укладывались, рассказал ему деревенские новости, о приходе рядчика и о том, что отелилась Пава, — он почувствовал, что понемногу путаница разъясняется, и стыд и недовольство собой проходят.
И в это же
время, как бы одолев препятствия, ветер посыпал снег с крыш
вагонов, затрепал каким-то железным оторванным листом, и впереди плачевно и мрачно заревел густой свисток паровоза. Весь ужас метели показался ей еще более прекрасен теперь. Он сказал то самое, чего желала ее душа, но чего она боялась рассудком. Она ничего не отвечала, и на лице ее он видел борьбу.
А кстати: не припомните ли вы, Родион Романович, как несколько лет тому назад, еще во
времена благодетельной гласности, осрамили у нас всенародно и вселитературно одного дворянина — забыл фамилию! — вот еще немку-то отхлестал в
вагоне, помните?
Нет-с, я вот что про себя думал некоторое
время, вот особенно в дороге, в
вагоне сидя: не способствовал ли я всему этому… несчастию, как-нибудь там раздражением нравственно или чем-нибудь в этом роде?
Время тянулось необычно медленно, хотя движение в
вагоне становилось шумнее, быстрее. За окном кто-то пробежал, скрипя щебнем, громко крикнув...
В это
время дернулся и тот
вагон, у которого она стояла, и пошел.
Но в это самое
время ударил третий звонок, и поезд медленно тронулся, сначала назад, а потом один за другим стали подвигаться вперед толчками сдвигаемые
вагоны.
Обер-кондуктор с блестящими галунами и сапогами отворил дверь
вагона и в знак почтительности держал ее, в то
время как Филипп и артельщик в белом фартуке осторожно выносили длиннолицую княгиню на ее складном кресле; сестры поздоровались, послышались французские фразы о том, в карете или коляске поедет княгиня, и шествие, замыкающееся горничной с кудряшками, зонтиками и футляром, двинулось к двери станции.
В это
время прошел кондуктор с свистком в руке; послышался последний звонок, свисток, и среди провожавших на платформе и в женском
вагоне послышался плач и причитанья.
Вечером мы ходили в баню. За
время путешествия я так сжился с казаками, что мне не хотелось от них отделяться. После бани мы все вместе пили чай. Это было в последний раз. Вскоре пришел поезд, и мы разошлись по
вагонам.
Через год после того, как пропал Рахметов, один из знакомых Кирсанова встретил в
вагоне, по дороге из Вены в Мюнхен, молодого человека, русского, который говорил, что объехал славянские земли, везде сближался со всеми классами, в каждой земле оставался постольку, чтобы достаточно узнать понятия, нравы, образ жизни, бытовые учреждения, степень благосостояния всех главных составных частей населения, жил для этого и в городах и в селах, ходил пешком из деревни в деревню, потом точно так же познакомился с румынами и венграми, объехал и обошел северную Германию, оттуда пробрался опять к югу, в немецкие провинции Австрии, теперь едет в Баварию, оттуда в Швейцарию, через Вюртемберг и Баден во Францию, которую объедет и обойдет точно так же, оттуда за тем же проедет в Англию и на это употребит еще год; если останется из этого года
время, он посмотрит и на испанцев, и на итальянцев, если же не останется
времени — так и быть, потому что это не так «нужно», а те земли осмотреть «нужно» — зачем же? — «для соображений»; а что через год во всяком случае ему «нужно» быть уже в Северо — Американских штатах, изучить которые более «нужно» ему, чем какую-нибудь другую землю, и там он останется долго, может быть, более года, а может быть, и навсегда, если он там найдет себе дело, но вероятнее, что года через три он возвратится в Россию, потому что, кажется, в России, не теперь, а тогда, года через три — четыре, «нужно» будет ему быть.
Первое
время еще возили по Питерскому тракту ссылаемых в Сибирь, а потом все стали ездить по железной дороге, и товары пошли в
вагонах. Закрылось здание кордегардии. Не кричали больше «подвысь!».
После тюрем, арестантского
вагона и пароходного трюма в первое
время чистые и светлые чиновницкие комнаты кажутся женщине волшебным замком, а сам барин — добрым или злым гением, имеющим над нею неограниченную власть; скоро, впрочем, она свыкается со своим новым положением, но долго еще потом слышатся в ее речи тюрьма и пароходный трюм: «не могу знать», «кушайте, ваше высокоблагородие», «точно так».
Рыли туннель, заведующие работами катались по рельсам в
вагоне с надписью «Александровск-Пристань», а каторжные в это
время жили в грязных, сырых юртах, потому что для постройки казарм не хватало людей.
И вот, наскучив быть столько
времени под гнетом одного и того же вопроса, я сел в одно прекрасное утро в
вагон и помчался в Т***, никак не предполагая, что «конец» есть нечто сложное, требующее осмотров, покупщиков, разговоров, запрашиваний, хлопаний по рукам и т. п.
Нас ехало в купе всего четыре человека, по одному в каждом углу. Может быть, это были всё соотечественники, но знакомиться нам не приходилось, потому что наступала ночь, а утром в Кёльне предстояло опять менять
вагоны. Часа с полтора шла обычная дорожная возня, причем мой vis-Ю-vis [сидевший напротив спутник] не утерпел-таки сказать: «а у нас-то что делается — чудеса!» — фразу, как будто сделавшуюся форменным приветствием при встрече русских в последнее
время. И затем все окунулось в безмолвие.
Первая встреча с холерой была у меня при выходе из
вагона в Ростове. Подхожу к двери в зал первого класса — и передо мной грохается огромный, толстый швейцар, которого я увидел еще издали, сходя с площадки
вагона. Оказалось — случай молниеносной холеры. Во
время моей поездки я видел еще два таких случая, а слышал о них часто.
Некоторое
время в окнах
вагона еще мелькали дома проклятого города, потом засинела у самой насыпи вода, потом потянулись зеленые горы, с дачами среди деревьев, кудрявые острова на большой реке, синее небо, облака… потом большая луна, как вчера на взморье, всплыла и повисла в голубоватой мгле над речною гладью…
В это
время у открытой боковой двери
вагона остановились две фигуры, и послышались звуки русской речи.
Я охотно изобразил бы, в заключение, как Козелков окончательно уверился в том, что он Меттерних, как он собирался в Петербург, как он поехал туда и об чем дорогой думал и как наконец приехал; я охотно остановился бы даже на том, что он говорил о своих подвигах в
вагоне на железной дороге (до такой степени все в жизни этого «героя нашего
времени» кажется мне замечательным), но предпочитаю воздержаться.
Нет Агатона! Он мчится на всех парах в Петербург и уже с первой минуты чувствует себя угнетенным. Он равен всем; здесь, в этом
вагоне, он находится точно в таких же условиях, как и все. В последний раз он путешествует в 1-м классе и уже не слышит того таинственного шепота: это он! это помпадур! — который встречал его появление в прежние
времена!
«Полесье… глушь… лоно природы… простые нравы… первобытные натуры, — думал я, сидя в
вагоне, — совсем незнакомый мне народ, со странными обычаями, своеобразным языком… и уж, наверно, какое множество поэтических легенд, преданий и песен!» А я в то
время (рассказывать, так все рассказывать) уже успел тиснуть в одной маленькой газетке рассказ с двумя убийствами и одним самоубийством и знал теоретически, что для писателей полезно наблюдать нравы.
Схватило. Вот черт! Экзотическое растение. Граф, коллега! Знаете что,
времени у нас
вагон, до прихода гостей прошвырнемся в «Баварию». Пиво при тоске прямо врачами прописано.
Оторвался паровоз и первый
вагон, оторвались три
вагона в хвосте, и вся средина поезда, разбитого вдребезги, так как машинист, во
время крушения растерявшись, дал контрпар, разбивший
вагоны, рухнула вместе с людьми на дно пещеры, где их и залило наплывшей жидкой глиной и засыпало землей, перемешанной тоже с обломками
вагонов и трупами погибших людей.
Я мчусь по платформе, чтобы догнать последний
вагон, уже довольно быстро двигающийся, как чувствую, что меня в то самое
время, когда я уже протянул руку, чтобы схватиться за стойку и прыгнуть на площадку, кто-то схватывает, облапив сзади.
Литвинов едва устоял на ногах, едва не бросился к ней… Но та волна, которой он отдался, взяла свое… Он вскочил в
вагон и, обернувшись, указал Ирине на место возле себя. Она поняла его.
Время еще не ушло. Один только шаг, одно движение, и умчались бы в неведомую даль две навсегда соединенные жизни… Пока она колебалась, раздался громкий свист, и поезд двинулся.
К ночи он проехал мимо Касселя. Вместе с темнотой тоска несносная коршуном на него спустилась, и он заплакал, забившись в угол
вагона. Долго текли его слезы, не облегчая сердца, но как-то едко и горестно терзая его; а в то же
время в одной из гостиниц Касселя, на постели, в жару горячки, лежала Татьяна; Капитолина Марковна сидела возле нее.
Тогда солдаты стали прыгать на площадки
вагонов, на каждую по два, и в то же
время оттуда посыпались вагоновожатые с кондукторами.
В старые
времена не поступали в театр, а попадали, как попадают не в свой
вагон, в тюрьму или под колеса поезда. А кто уж попал туда — там и оставался. Жизнь увлекательная, работа вольная, простота и перспектива яркого будущего, заманчивая и достижимая.
— Конечно! — вскричал Климков, но тотчас же крепко сжал губы, покосился на чернобородого и решил отойти прочь. В это
время подошёл
вагон, собеседники Евсея направились к нему, он подумал...
Во
время отсутствия господина с дамой в
вагон вошло несколько новых лиц и в том числе высокий бритый, морщинистый старик, очевидно купец, в ильковой шубе и суконном картузе с огромным козырьком. Купец сел против места дамы с адвокатом и тотчас же вступил в разговор с молодым человеком, по виду купеческим приказчиком, вошедшим в
вагон тоже на этой станции.
Вошел кондуктор и, заметив, что свеча наша догорела, потушил ее, не вставляя новой. На дворе начинало светать. Позднышев молчал, тяжело вздыхая, всё
время, пока в
вагоне был кондуктор. Он продолжал свой рассказ, только когда вышел кондуктор, и в полутемном
вагоне послышался только треск стекол двигающегося
вагона и равномерный храп приказчика. В полусвете зари мне совсем уже не видно его было. Слышен был только его всё более и более взволнованный, страдающий голос.
В это
время подошел пассажирский поезд. Он на минуту остановился; темные фигуры вышли на другом конце платформы и пошли куда-то в темноту вдоль полотна. Поезд двинулся далее. Свет из окон полз по платформе полосами. Какие-то китайские тени мелькали в окнах, проносились и исчезали. Из
вагонов третьего класса несся заглушённый шум, обрывки песен, гармония. За поездом осталась полоска отвратительного аммиачного запаха…
Тучи громадных событий скоплялись на Востоке: славянский вопрос все более и более начинал заинтересовывать общество; газеты кричали, перебранивались между собой: одни, которым и в мирное
время было хорошо, желали мира; другие, которые или совсем погасали, или начинали погасать, желали войны; телеграммы изоврались и изолгались до последней степени; в комитеты славянские сыпались сотни тысяч; сборщицы в кружку с красным крестом появились на всех сборищах, торжищах и улицах; бедных добровольцев, как баранов на убой, отправляли целыми
вагонами в Сербию; портрет генерала Черняева виднелся во всех почти лавочках.
Ко
времени поезда я сбегал на дебаркадер и усадил бабушку. Они все уселись в особый семейный
вагон. «Спасибо тебе, батюшка, за твое бескорыстное участие, — простилась она со мною, — да передай Прасковье то, о чем я вчера ей говорила, — я ее буду ждать».
На второй день Троицы после обеда Дымов купил закусок и конфет и поехал к жене на дачу. Он не виделся с нею уже две недели и сильно соскучился. Сидя в
вагоне и потом отыскивая в большой роще свою дачу, он все
время чувствовал голод и утомление и мечтал о том, как он на свободе поужинает вместе с женой и потом завалится спать. И ему весело было смотреть на свой сверток, в котором были завернуты икра, сыр и белорыбица.
По мере того как я освобождался от нервной усталости в
вагоне, мне стало припоминаться другое
время и другие люди, которых положение и встречи имели хотя некоторое маленькое подобие с тем, что было у меня с Шерамуром.
Право, я почувствовал желание швырнуть в него что попало или треснуть его стаканом по лбу, — так он был мне в эту минуту досадителен и даже противен своею безнадежною бестолковостью и беспомощностью… И только тут я понял всю глубину и серьезность так называемого «петровского разрыва»… Этот «Попэнджой» воочию убеждал, как люди друг друга не понимают, но спорить и рассуждать о романе было некогда, потому что появился комиссионер и возвестил, что
время идти в
вагон.
— Завтра я уезжаю, — сказал он, подумав, — и вы поедете на вокзал провожать меня… Ваш багаж я заберу в свой чемодан и билет вам возьму; а во
время третьего звонка вы войдете в
вагон, — мы и поедем. Проводите меня до Москвы, а там вы одни поедете в Петербург. Паспорт у вас есть?
Под самое Рождество мы ехали на юг и, сидя в
вагоне, рассуждали о тех современных вопросах, которые дают много материала для разговора и в то же
время требуют скорого решения.
Вопрос этот относился к молодому тайному советнику, который полулежал в это
время на диване, закрывшись листом газеты. Но тайный советник даже в
вагоне строго соблюдал свое достоинство, и чтоб не вступать в разговор с неизвестною личностью, притворился спящим.
— Верно! Только надо это понять, надо её видеть там, где её знают, где её, землю, любят. Это я, братцы мои, видел! Это и есть мой поворот. Началась эта самая война — престол, отечество, то, сё — садись в скотский
вагон! Поехали. С год
время ехали, под гору свалились… Вот китайская сторона… Смотрю — господи! да разве сюда за войной ездить? Сюда за умом! За умом надобно ездить, а не драться, да!
Еще утром сегодня она была в восторге, что все так хорошо устроилось, во
время же венчания и теперь в
вагоне чувствовала себя виноватой, обманутой и смешной.
[На многих дорогах, во избежание несчастных случаев, запрещается держать в
вагонах сено, а потому живой груз во все
время пути остается без корма.]
А когда надоедает ему читать бланки и говорить о ценах, он во
время остановок бегает по
вагонам, где стоят его быки, ничего не делает, а только всплескивает руками и ужасается.
Во
время чая, когда уже совсем стемнело и на стене
вагона по-вчерашнему висит фонарь, поезд вздрагивает от легкого толчка и тихо идет назад. Пройдя немного, он останавливается; слышатся неясные крики, кто-то стучит цепями около буферов и кричит: «Готово!» Поезд трогается и идет вперед. Минут через десять его опять тащат назад.
И я стоял смирно, вздваивал ряды и брякал ружьем. И через несколько
времени, когда я достаточно постигну премудрость вздваиванья рядов, меня назначат в партию, нас посадят в
вагоны, повезут, распределят по полкам, поставят на места, оставшиеся после убитых…
— Жиндаррр!!! Жиндаррр!! — кричит кто-то на плацформе таким голосом, каким во
время оно, до потопа, кричали голодные мастодонты, ихтиозавры и плезиозавры…Иду посмотреть, в чем дело…У одного из
вагонов первого класса стоит господин с кокардой и указывает публике на свои ноги. С несчастного, в то
время когда он спал, стащили сапоги и чулки…
Теперь мы уже не так далеки от всех этих разгадок, но разъяснение появления Бодростиной на всем ходу
вагона не станем даже откладывать ни на минуту и займемся им тотчас же, — дадим его как задаток к тем расплатам, какие за нами числятся и которые мы в свое
время надеемся произвести самою натуральною и ходячею монетой.
Так как в этом романе читателям уже не раз приходилось встречать сцены, относительно которых, при поверхностном на них взгляде, необходимо должно возникнуть предположение, что в разыгрывании их участвуют неведомые силы незримого мира, — тогда как ученым реалистам нашего
времени достоверно известно, что нет никакого иного живого мира, кроме того, венцом которого мы имеем честь числить нас самих, — то необходимо сказать, что внезапное появление Бодростиной в
вагоне не должно быть относимо к ряду необъяснимых явлений вроде зеленого платья, кирасирского мундира с разрезанною спинкой; Гордановского секрета разбогатеть, Сннтянинского кольца с соскобленною надписью; болезненного припадка Глафиры и других темных явлений, разъяснение которых остается за автором в недоимке.